Когда миноритарный акционер банка-банкрота не сможет вернуть вклад в имущество кредитной организации?

ВС пояснил, что, внося вклад в имущество банка, акционер принял повышенный риск утраты актива при несостоятельности АО, поэтому в преддверии банкротства банка имущество не подлежит возвращению до расчетов с независимыми кредиторами

По мнению одного из экспертов, в определении затронута интересная тема судьбы требований контролирующих лиц, связанных с использованием корпоративных механизмов финансирования должника в случае его банкротства. Другой полагает, что ВС исправил очевидную ошибку судов нижестоящих инстанций, которые не учли, что если передача акционером объекта недвижимости в собственность банка названа в соглашении вкладом в имущество и регулируется нормами о вкладах в имущество АО, она, собственно, и является вкладом. Третий счел, что Суд в очередной раз продемонстрировал пример объективного, а не формального рассмотрения спора, что благоприятно скажется на формировании судебной практики, важной для кредиторов.

Верховный Суд опубликовал Определение от 18 марта № 309-ЭС22-19692 (9) по делу № А07-9566/2019, в котором, в частности, отмечено, что, внося вклад в имущество банка, его миноритарный акционер принял на себя повышенный риск утраты актива при несостоятельности АО, поэтому в преддверии банкротства банка возврат имущества невозможен до расчетов с независимыми кредиторами.

Ирик Абдуллин владел 9,8% акций АО «РОСКОМСНАББАНК». В апреле 2017 г. гражданин и банк заключили договор о безвозмездной передаче имущества, по условиям которого Ирик Абдуллин обязался передать банку два нежилых помещения стоимостью свыше 151 млн руб. в целях финансирования и поддержания деятельности банка. По условиям договора такой вклад не увеличивал уставный капитал банка и не изменял номинальную стоимость его акций. В том же месяце стороны исполнили обязательства по договору, и банк зарегистрировал переход права собственности на себя.

В декабре 2017 г. банк и Ирик Абдуллин подписали договор об уступке требований, по условиям которого гражданин как акционер обязался безвозмездно передать банку требования к ООО «Карат» (застройщику) о получении в собственность 69 квартир, вытекающие из ДДУ, цена которого превысила 126,5 млн руб. Этот договор также содержал условие о том, что такой вклад не увеличивает уставный капитал банка и не изменяет номинальную стоимость его акций.

В июне 2018 г. банк и Абдуллин подписали соглашение о расторжении первого договора по договоренности сторон, в связи с чем у банка возникло обязательство по возврату акционеру двух нежилых помещений. Обратный переход права собственности на данные объекты недвижимости был зарегистрирован в том же месяце. Далее собственник помещений произвел их отчуждение Агвану Титояну по соглашению об отступном. Переход права собственности к новому владельцу был зарегистрирован 21 июня. Спустя год одно из помещений было разделено на два нежилых помещения.

В марте 2019 г. Банк России отозвал лицензию у «РОСКОМСНАББАНКа», спустя месяц в отношении банка было возбуждено дело о банкротстве по заявлению ЦБ РФ. В июле 2021 г. в отношении банка ввели конкурсное производство, полномочия конкурсного управляющего были возложены на госкорпорацию «Агентство по страхованию вкладов», которая оспорила в суде соглашение от 1 июня 2018 г., заключенное между банком и Ириком Абдуллиным, требуя вернуть нежилые помещения из незаконного владения Агвана Титояна.

Суд отказал в удовлетворении данного требования; апелляция и кассация поддержали его определение. Тем самым суды отклонили доводы АСВ о том, что заключенный между банком и Абдуллиным в апреле 2017 г. договор о безвозмездной передаче имущества является сделкой, направленной на предоставление компенсационного финансирования, а соглашение о его расторжении – недействительной сделкой, нацеленной на возврат этого финансирования. Суды сочли, что Ирик Абдуллин, являясь миноритарным акционером, не относится к числу КДЛ, он действовал открыто, внося вклад в имущество банка. Первый договор заключен как обычная корпоративная сделка в соответствии с требованиями п. 1 ст. 32.2 Закона об АО, а действия по расторжению такого договора не противоречат принципу свободы договора и п. 1 ст. 450 ГК РФ.

Суды не усмотрели оснований и для признания соглашения недействительным на основании ст. 61.2 Закона о банкротстве. Со ссылкой на заключение временной администрации банка они отметили, что по состоянию на середину апреля 2019 г. совокупный размер обязательств банка превышал общую стоимость активов на 18,7 млрд руб. Назначенная по делу судебная экспертиза показала, что по состоянию на указанную дату превышение составляло 8,7 млрд руб. Принимая решение о признании банка банкротом, суд указал, что в марте 2019 г. его имущества не хватало для исполнения обязательств перед кредиторами, независимо от того, какой подход к исчислению конкретной величины превышения размера всех обязательств банка над совокупной стоимостью активов банка был правильным (Центробанка, временной администрации либо экспертов). При разрешении этого обособленного спора суды также сочли, что Абдуллин, не являющийся профессионалом в сфере финансового анализа кредитных организаций и не имеющий как миноритарий доступа к текущим внутренним документам банка, не знал о его проблемах на момент заключения спорного соглашения, даже если таковые имелись.

В то же время суды указали, что признаки банкротства у банка возникли не ранее дня отзыва лицензии. Кроме того, заметили суды, взамен имущества, причитающегося банку по первому договору, Ирик Абдуллин предоставил равноценное требование о передаче квартир по второму договору. Строительство МКД завершено, и в процедуре конкурсного производства банка проводятся торги по реализации квартир.

Изучив кассационную жалобу АСВ, Верховный Суд назвал правильным общий вывод нижестоящих судов относительно того, что первый договор, заключенный между банком и Ириком Абдуллиным, не охватывается разъяснениями, изложенными в Обзоре судебной практики разрешения споров, связанных с установлением в процедурах банкротства требований контролирующих должника и аффилированных с ним лиц (утвержден Президиумом ВС РФ 29 января 2020 г.). В рассматриваемом случае договор был заключен на основе норм корпоративного права, закрепленных в п. 1 ст. 32.2 Закона об АО. В текст договора включена прямая ссылка на указанную норму закона.

Вместе с тем суды не учли, что акционеры на основе договора с обществом вправе в любое время вносить в имущество последнего безвозмездные вклады, которые не увеличивают уставный капитал общества и не изменяют номинальную стоимость акций (п. 1 ст. 32.2 Закона об АО). К договорам, в рамках которых вносятся вклады в имущество общества, не применяются положения ГК о договоре дарения. Первый договор, как следует из содержания, не связан с изменением процента участия в уставном капитале, он направлен на безвозмездную передачу акционером вклада в имущество банка и заключен в целях финансирования и поддержания его деятельности, а также увеличения величины чистых активов, что соответствует п. 1 ст. 32.2 Закона об АО, в том числе целям заключения такого рода сделок, закрепленным в данном пункте закона.

При заключении первого договора стороны не оговорили, что вклад, вносимый в имущество банка, является возвратным. Подписав спустя год после заключения первого договора, обязательства по которому прекратились надлежащим исполнением, соглашение о расторжении этого договора, стороны фактически создали новое основание для обратного перехода права собственности на вклад в имущество общества – заключили сделку, по которой АО обязалось безвозмездно передать акционеру в собственность то, что он ранее внес (далее – обратная сделка). Эта сделка заключена Абдуллиным как акционером и непосредственно связана с его участием в уставном капитале банка. Согласно абз. 8 ст. 2, ст. 148 Закона о банкротстве акционеры по таким обязательствам не относятся к числу конкурсных кредиторов; соответствующие обязательства носят внутренний характер и не могут конкурировать с внешними обязательствами (т.е. с обычными обязательствами должника как участника имущественного оборота перед другими его участниками).

Таким образом, пояснил ВС, в силу прямого указания закона Ирик Абдуллин одновременно с внесением вклада в имущество банка принял на себя повышенный риск его утраты на случай банкротства кредитной организации. Следовательно, в преддверии банкротства вклад данному акционеру не мог быть возвращен до расчетов с независимыми кредиторами. «Суды установили, что обратная сделка заключена за девять месяцев до дня отзыва у банка лицензии, то есть в трехлетний период подозрительности. Она является безвозмездной, а значит, направлена на причинение вреда кредиторам банка. В результате совершения обратной сделки конкурная масса банка уменьшилась, что свидетельствует о фактическом причинении вреда. Рассматривая вопрос об осведомленности Ирика Абдуллина о цели заключения обратной сделки, суды не учли, что акционер, внося вклад в имущество хозяйственного общества, соглашается с теми юридическими последствиями, которые установлены законодательством, а именно с невозможностью возврата им вклада до проведения расчетов с независимыми кредиторами, – отмечается в определении. – Поэтому до заключения сделки по обратной передаче права собственности на вклад акционер должен проявить большую осмотрительность, приложить дополнительные усилия для проверки реального финансового состояния акционерного общества по сравнению с мерами общего характера, обычно предпринимаемыми контрагентами общества во исполнение предписаний ст. 1 и 10 ГК РФ. Это означает, что вопреки позиции судов владение миноритарным пакетом акций не является обстоятельством, достаточным для вывода о том, что акционер не должен был знать об ущемлении интересов кредиторов обратной сделкой».

Кроме того, ВС со ссылкой на доводы кассатора отметил, что в период с декабря 2016 г. по январь 2018 г. безвозмездные вклады в имущество банка вносил не только Ирик Абдуллин, но и другие акционеры. Анализируя причины такого поведения, следовало учесть, что в обычных условиях гражданского оборота безвозмездная передача акционерами вкладов в имущество, как правило, направлена на преодоление кризиса, на что указывало АСВ. Бремя опровержения этих утверждений было возложено на Абдуллина – именно он должен был раскрыть иные разумные причины систематической докапитализации банка, представить соответствующие доказательства. Однако на наличие такого рода доказательств нижестоящие суды не сослались, они не установили не связанные с преодолением кризиса причины внесения акционерами вкладов в имущество банка.

В отсутствие убедительных возражений со стороны Ирика Абдуллина на позицию АСВ следовало признать, что в 2017 г. банк претерпевал кризис, о чем было известно акционерам, которые одинаково реагировали на ситуацию и действовали согласовано – совместно безвозмездно передавали банку свое имущество. К моменту отзыва лицензии кризис приобрел масштабный характер – превышение совокупного размера обязательств банка над общей стоимостью его активов составляло по разным подсчетам от 8,7 до 18,7 млрд руб. Поскольку возникновение кризиса, его развитие и переход в стадию объективного банкротства не происходят одномоментно, у судов не было оснований полагать, что кризис был преодолен в июне 2018 г. (на день заключения обратной сделки). Если Абдуллин наряду с другими акционерами знал о начале кризиса и участвовал в общих мероприятиях по его преодолению, предполагается, что он как обычный рачительный собственник дорогостоящих активов, переданных банку, получал информацию о динамике его реального имущественного состояния. Обратное должно было быть доказано ответчиком.

«Таким образом, вывод судов о том, что Ирик Абдуллин не должен был знать об ущемлении обратной сделкой интересов кредиторов банка, является преждевременным и неподтвержденным. Суждения судов относительно того, что признаки банкротства у банка возникли не ранее дня отзыва лицензии, противоречат обстоятельствам, установленным при открытии в отношении банка конкурсного производства, и, по сути, сводятся к не основанному на каких-либо доказательствах тезису о том, что кризис сформировался в банке либо из-за действий (бездействия), совершенных контролирующими его лицами в течение одного дня (7 марта 2019 г.), либо по вине временной администрации. С таким подходом судебная коллегия согласиться не может», – подчеркивается в определении.

ВС также не поддержал выводы нижестоящих инстанций о том, что второй договор об уступке требований в рамках ДДУ был замещающей сделкой по отношению к первому. Суды не привели доказательств, указывающих на взаимосвязь обратной сделки со вторым договором. Кроме того, обратная сделка была заключена спустя полгода после заключения второго договора, когда имущество банка уже длительное время было увеличено на оба вклада Абдуллина (как по первому, так и второму договорам). Доводы Агвана Титояна о добросовестном приобретении имущества не могут быть приняты во внимание, поскольку соответствующие обстоятельства не были предметом исследования и оценки судов.

В итоге Верховный Суд отменил решения нижестоящих судов и вернул дело на новое рассмотрение в первую инстанцию.

Партнер юридической компании Tenzor Consulting Group, адвокат Антон Макейчук считает, что в определении ВС затронута интересная тема судьбы требований контролирующих лиц, связанных с использованием корпоративных механизмов финансирования должника в случае его банкротства. «В отсутствие указанного определения, принимая во внимание положения Обзора судебной практики ВС от 29 января 2020 г., можно было предположить, что подобные требования КДЛ более конкурентоспособны с требованиями конкурсных кредиторов, чем требования тех контролирующих лиц, которые финансируют должника с использованием механизма компенсационного финансирования. Однако Верховный Суд выделил ряд важных нюансов», – отметил он.

Во-первых, пояснил эксперт, как и в случае с предоставлением компенсационного финансирования в обход корпоративных процедур играет роль наличие плачевного финансового состояния должника: «То есть даже если КДЛ вместе с должником действовали открыто, публично и с соблюдением корпоративных процедур, но на момент таких действий должник переживал финансовый кризис, требования о возврате корпоративного финансирования не могут конкурировать с требованиями конкурсных кредиторов». Во-вторых, добавил Антон Макейчук, статус миноритария не освобождает КДЛ от обязанности знать об ущемлении интересов конкурсных кредиторов в случае возврата корпоративного финансирования. «Кроме того, возможно презюмировать осведомленность КДЛ о финансовом кризисе должника из самой сути корпоративного финансирования – устранение финансового кризиса. Определение ВС можно оценивать двояко. С одной стороны, оно логично и отвечает тенденции усиления позиции конкурсных кредиторов в противовес позиции КДЛ и иных собственников бизнеса. При этом у КДЛ могут возникнуть дополнительные риски, что не позволит им в принципе заниматься спасением проблемного бизнеса», – считает он.

Руководитель судебно-арбитражной практики КА «Люди дела» Игорь Кобзарев считает, что рассмотренный ВС спор является разновидностью обособленных споров, вытекающих из компенсационного финансирования должника его бенефициарами. «Таким образом, был рассмотрен интересный случай признания недействительными сделок по обратному отчуждению активов должника. Суды первой, апелляционной и кассационной инстанций, отказывая АСВ в удовлетворении заявления, применили формальный и не комплексный, на мой взгляд, подход. Возвращая дело на новое рассмотрение, Верховный Суд принял взвешенное и комплексное определение, основанное на сопоставлении нескольких фактов, действительно имеющих значение для правильного рассмотрения спора. Хотя акционер являлся миноритарием и передавал банку активы безвозмездно, преследуемая им цель была конкретна – улучшение финансового состояния должника. При этом он действовал ровно так же, как и другие акционеры. Осознав, что финансовое оздоровление банка невозможно, акционер попытался вывести активы, которые уже находились в собственности банка, используя механизм последующего расторжения исполненной сделки по отчуждению недвижимого имущества, что нечасто, но все же встречается в судебной практике. Считаю, что ВС в очередной раз продемонстрировал пример объективного, а не формального рассмотрения спора, что благоприятно скажется на формировании судебной практики, важной для кредиторов», – заключил он.

Арбитражный управляющий Союза АУ «Созидание» Сергей Домнин полагает, что в этом деле ВС исправил очевидную ошибку нижестоящих судов, которые не учли, что если передача акционером объекта недвижимости в собственность банка названа в соглашении вкладом в имущество и регулируется нормами о вкладах в имущество АО, она, собственно, и является вкладом. «Следовательно, отсутствует необходимость признавать ее компенсационным финансированием, так как корпоративные требования акционеров по умолчанию не конкурируют с требованиями конкурсных кредиторов. Поэтому требования участников о возврате вклада не могут удовлетворяться раньше требований независимых кредиторов. В данном случае оспариваемая сделка как раз представляла собой возврат вклада акционеру при наличии признаков неплатежеспособности АО, что само по себе является достаточным основанием для признания ее недействительной. Более того, даже если отбросить корпоративный характер сделки, получается, что должник в преддверии банкротства произвел безвозмездное отчуждение ликвидного имущества третьему лицу, а такие сделки в настоящее время оспариваются в подавляющем большинстве случаев как причиняющие вред кредиторам», – пояснил он.

Зинаида Павлова

Адвокатская газета

Возврат к списку